23.06.2023
Вероника Милославская
Так кто же виноват?
Мы говорим — Мольер, подразумеваем — комедия. Потому он мне и не нравился никогда. Комедия — низкий жанр (на мой взгляд). Но тут недавно узнаю удивительное: в Новом театре из «Скупого» сделали… философское моралите. Да ещё с Якубовичем в заглавной роли. Разумеется, это надо было увидеть.
Перед генеральным прогоном журналистов проинформировали: новый взгляд на классический текст предложил именно Леонид Якубович, выступивший в работе над спектаклем ещё и соавтором Мольера. Он дополнил пьесу монологами, которые призваны взглянуть на образ Гарпагона другими глазами.
Сам же Леонид Аркадьевич утверждает, что ответственность за это целиком и полностью лежит на художественном руководителе театра Эдуарде Боякове: мол, это у него при обсуждении «Скупого» возникла идея, что Гарпагон к финалу пьесы становится «лучше».
«Я пытался понять, что он имеет в виду под словом “лучше”. И в конце концов это “лучше” превратилось в то, что Гарпагон просто иной. Другой. Не такой, как кажется», — объясняет Якубович.
Но это превращение, по его размышлениям, не могло произойти резко, в финале. Оно должно быть мотивировано.
«Я написал четыре монолога для своего героя, зная к какому финалу иду. И тогда стало ясно, что и весь стиль разговора надо менять. Существующие переводы — подстрочники, формальный перевод с французского языка на русский. Нет литературной обработки, которая переводила бы текст неформально. То есть с философии французов на философию русских. И я стал кое-где менять текст, литературно обрабатывать вещи, которые мог себе позволить. Стало чуть современнее, живее», — считает артист.
И художественный руководитель театра с ним согласен. «Вновь написанные монологи Гарпагона не ломают первый уровень — они ему дают дополнительные слои, не отменяя верхнего», — говорит Эдуард Бояков.
По его мнению, «нет ничего проще и примитивнее, чем иллюстрировать первый план: этот старый — завидует, тот молодой — ревнует, эта — красивая, любит, та — не очень красивая, злится… В современном театре это часто игнорируется. Сочиняется иное содержание, которое наделяет текст другими смыслами. С моей точки зрения, интерпретация не может отметать первый смысловой план, не должна отменять сам предмет интерпретации».
Что ж, режиссёр Валентин Клементьев, действительно, сохранил в неприкосновенности и сюжет, и ключевые черты персонажей.
Скряга Гарпагон трясётся над каждой монетой. Ворует овёс у собственных лошадей. Держит в крайней нужде своих детей: дочь Элизу и сына Клеанта. Для которых нашёл подходящие партии: пожилого богача Ансельма и зажиточную немолодую вдову.
Сам он тоже вознамерился жениться. На молодой соседке Марианне. Однако, она оказывается влюблена в Клеанта, причём взаимно. А Элиза увлечена молодым компаньоном отца Валером.
При содействии ловкого слуги Лафлеша, сумевшего найти и украсть заветный ларец Гарпагона с драгоценностями, дети скупердяя решают шантажом заставить отца отказаться от собственных намерений и разрешить им самим жениться по любви.
И, возможно, у них всё равно ничего не вышло бы, если бы не счастливое обстоятельство. Господин Ансельм, предназначенный Гарпагоном в мужья дочери, оказывается не только отцом Марианны и Валера, но и приличным человеком: узнав о чувствах своих детей, он немедленно отказывается от собственных притязаний на Элизу и убеждает Гарпагона поступить так же. Скупой соглашается при условии, что ему вернут шкатулку и возместят все расходы.
Вы спросите, а в чём же, собственно, состоит интерпретация? Повторюсь. В монологах, написанных Якубовичем и присоединённых к действию. В размышлениях Гарпагона, в ходе которых этот персонаж, действительно, словно превращается в другого человека.
Он уже не мельтешит, не визжит, не суетится. Он будто распрямляется, успокаивается и погружается в себя настоящего. Пытается понять причины своей страсти к деньгам. Вспоминает собственное детство и отца, имевшего ту же пагубную склонность к накопительству. Представляет будущее своих детей, которые, не приложив усилий, просто унаследуют его капитал.
Сцены эти настолько сильно выбиваются из повествования, что режиссёр не стал даже пытаться вплести их в происходящее. Напротив, для большей ясности он выделил их пронзительно ярким, контрастным, красно-синим светом.
Получилось фактически два спектакля. Смешная, шумная, фантасмагорическая и безумно красивая (за что, кстати, отдельное спасибо сценографу Александру Цветному и художнику по костюмам Виктории Севрюковой) классическая комедия положений. И грустная психологическая монодрама.
Если выбирать, то я за второе. Или пусть даже первое. Но что-то одно. Вместе они не только не соединяются, как вода и бензин. Но и мешают, ухудшают качество друг друга. Опять же как вода и бензин.
Тем более, что Гарпагон у Леонида Якубовича и так, безо всяких дополнительных монологов, получился весьма симпатичным, милым, местами даже трогательным старичком. Ну, да, со своими недостатками, страстями и странностями. А что, есть кто-то, кто их полностью лишён? Кто без греха?
Вон, остальные-то персонажи, в интерпретации Евдокии Германовой и Дарьи Дуженковой, Дмитрия Мальцева, Софьи Бородицкой и Дарьи Коларж, Александра Сальника, Никиты Кашеварова и Валентина Клементьева, кое-в чём ещё и похуже Гарпагона будут. Но осуждать — или оправдывать — ИХ поступки почему-то никому в голову никогда не приходило.
Хотя нет, Гёте приходило. «„Скупой“, где порок лишает сына всякого уважения к отцу, — произведение не только великое, но и в высоком смысле трагическое», — писал поэт. То есть опять во всём виноват Гарпагон. Даже по мнению великого немецкого просветителя…
Всё-таки хорошо, что человечество к настоящему времени уже достаточно далеко продвинулось в развитии гуманистического мировоззрения. И спектакль «Скупой» в постановке Нового театра — пусть небольшое, но очень яркое тому подтверждение.
Фото автора
На фото сцены из спектакля «Скупой»
Больше фото здесь
