24.05.2016
Вероника Милославская
И тогда они возвращаются…
В РАМТе восстановлена постановка «Шатов. Кириллов. Пётр» по роману Ф. М. Достоевского «Бесы».
Ближайшие спектакли – 27 мая и 1 июня.
Озноб и страх и тайный жар,
Восторг и власть!
И боль, и смех, и тень, и свет –
В один костёр, в один пожар!
(Юлий Ким)
– Вот честно. Вам понравилось? – сосед справа прокричал мне это в самое ухо. Вокруг гремели аплодисменты. Сам он при этом тоже не переставая хлопал и улыбался.
– Понравилось? – повторил сосед. Но, не дожидаясь ответа и по-прежнему широко улыбаясь, поделился. – А мне нет. Такая депрессуха…
Малозначительный эпизод, а запомнился. То ли из-за рассогласованности слов и действий, то ли из-за общего диссонанса с происходящим, но захотелось разобраться.
Во-первых, а чего он, собственно, ожидал? От Достоевского-то? Который, как известно, одним из первых, ещё в 1872 году, сумел разглядеть в будущих революционерах дьявольские черты и предсказать грядущую катастрофу задолго до того, как она стала очевидна остальным.
Во-вторых, где увидел «депрессуху»? Разве спектакль про «упадок, угнетённое, подавленное психическое состояние, сопровождаемое физическим и духовным бессилием»? Совсем наоборот! Он – про начало. Про мощь, которая скоро сметёт всё на своём пути: вековые традиции, нравственные ориентиры, духовные и гуманистические ценности, права, свободы, саму жизнь.
А может, этот зритель просто забыл содержание романа? Или даже вовсе не знал (трудно представить, но не исключено же)? И потому не смог до конца вникнуть в смысл, уловить акценты, а главное насладиться режиссёрской трактовкой и мастерством исполнителей. Ибо нет ничего лучше, чем наблюдать за работой профессионалов: когда люди ясно мыслят, чётко знают, что хотят сказать и как это сделать наиболее выразительно. Когда каждый сценический приём оправдан, каждая деталь символична, каждая мизансцена исполнена с ювелирной точностью.
Общепринято: заслуживающим внимание чаще всего считают такое произведение, которое не отвечает на вопросы, а задаёт их. Данный спектакль предлагает совершенно внятные ответы. Но, вопреки стереотипу, именно это и делает его выдающимся.
Здесь значимо всё: свеча в фойе (как символ противостояния тьме и самопожертвования: Aliis inserviendo ipse consumor – «Светя другим, сгораю»), запах обожжённого дерева в зале (как намёк на пожар революции), декорации, напоминающие наскоро сколоченные гробы…
Сцена чёрная. Как смола. Как будто её уже поглотила преисподняя. А на краю, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки – зрители. Спектакль идёт в маленьком зале РАМТа, где всего два ряда стульев, не отделяемых от сцены (преисподней) ничем, кроме воображения. И в этом тоже часть замысла: а не хотите ли заглянуть в её жерло? Ведь «вы все – ненадёжны».
Спектакль камерный не только по месту исполнения. Режиссёр и автор пьесы Александр Доронин выделил из эпического полотна Достоевского лишь две сюжетные линии: убийство и самоубийство. Сократил продолжительность: спектакль длится всего полтора часа. Оставил на сцене только пять персонажей: двух злодеев, две жертвы и женщину. Которая, как и её только что родившийся ребёнок, скорее всего, тоже жертва (иначе почему они уходят во тьму вместе с Шатовым, втроём, обнявшись, и уже после его смерти). Впрочем, Людмила Пивоварова каким-то непостижимым образом даёт нам это понять с первых секунд появления – печать рока отчётливо читается на её лице.
Разумеется, название пьесы Доронин тоже изменил. «Шатов. Кириллов. Пётр» – как сказал бы Ленин, три источника и три составных части революции. Два первых – блестяще воплощённые Павлом Хрулёвым и Максимом Кериным – запутавшиеся идеалисты, растерявшиеся мечтатели, рефлексирующие философы-интеллигенты. Честные и совестливые, но именно поэтому совершенно беззащитные перед непорядочностью и грубостью. Третий – Пётр. Верховенский. Библейское имя. Говорящая фамилия. Прирождённый управленец (верховода), кого угодно готов использовать в своих интересах, делает это холодно, расчетливо. Хитёр, но мелок, местами даже суетлив – сущий чёртик, бесподобно исполненный Сергеем Печёнкиным.
В финале, совершив всё задуманное, Верховенский уезжает. Утверждает, что ненадолго, однако зрителям совершенно ясно: здесь мы его больше не увидим. Его лично – нет. Но дело его будет жить: эстафету принял самый ничтожный, но, как выясняется, главный персонаж спектакля – Эркель. И вот это уже по-настоящему страшно.
Не бойтесь Верховенских – они всего лишь манипуляторы. Манипуляторам трудно, но всё же можно противостоять.
Бойтесь Эркелей – приспешников, исполнителей, преемников. Нечёткие, смазанные, расплывчатые как призраки. Стоящие за спинами вождей. Незаметные до поры, рано или поздно они выходят из тени. И обретают «цвет и звук, и плоть, и страсть». Они уже не манипулируют. Они – распоряжаются. Дмитрий Бурукин сделал это потрясающе. Как это вообще возможно: чтобы крошечная, двадцать второго плана роль за пару секунд превратилась в колосса с набором жутких, всеми узнаваемых черт (тут и шинель, и пенсне, и характерный разворот)?
Финальная сцена пьесы, не побоюсь этого слова, гениальна. Пересказывать не стану: во-первых, словами этого не передать, а главное – вы должны увидеть её сами.
«Шатов. Кириллов. Пётр» – спектакль не о бесах. Он о русском бунте, точнее его истоках и последствиях. О тех, кто его затевают, искренне полагая, что действуют во благо. И тех, кто неизбежно приходят следом, умело подчиняя красивые идеи своим личным целям.
Порядочные погибают. И это тоже, увы, неизбежно. Остаются верховенские и эркели. А также… мы – их потомки. Ведь все мы – люди, сидящие в зале театра, вы, читающие эту статью, и я, её написавшая, – потомки именно тех, кто остался. Надо иметь мужество признать это. И мы до сих пор живём во тьме. И дым пожара ещё не выветрился из наших лёгких.
Не об этом ли напоминают две фразы, указанные в программке спектакля?
«Жертвовать собою и всем для правды – вот национальная черта поколения. Благослови его Бог и пошли ему понимания правды. Ибо весь вопрос в том и состоит, что считать за правду». (Ф. М. Достоевский)
«Новые души рождаются позже, после глубокого перерождения и осмысливания опыта революции». (Н. А. Бердяев)
Но… Как же часто люди не усваивают не только школьную программу (как тот мой сосед по залу), но и уроки самой истории. Или старательно их забывают (предпочитая «этой депрессухе» незамысловатые произведения с оптимистичным финалом и, желательно, «патриотическим» уклоном). Или, что ещё хуже, сознательно переписывают. Замазывают смолу кумачом, подрисовывают над рожками бесов нимбы мучеников…
И тогда они возвращаются.
Фото РАМТа.
